Налоговый мониторинг: агитация за счастье

На начало 2025 г. на налоговом мониторинге находилось 768 компаний¹. По сравнению с общим числом зарегистрированных юридических лиц (свыше 3,2 млн) совсем немного. Однако налоговые платежи этой группы составляют порядка 40% общих сборов.

Если история мониторинга начиналась с капитанов бизнеса, то сейчас в эту группу входят и компании среднего звена с объемом годовой выручки до 1 млрд руб. (см. текст во врезке).

Планка входа в мониторинг постепенно снижается, а план по вовлечению растет.

Вход в налоговый мониторинг

В 2024 г. были снижены суммовые критерии для вступления в налоговый мониторинг:

• не менее 800 млн руб. для выручки и активов;
• не менее 80 млн руб. для суммы уплаченных налогов.

Эти критерии полностью отменены для государственных и муниципальных учреждений, бывших участников КГН, операторов лотерей и организаций холдингов, для резидентов ТОР, свободного порта Владивосток, Арктической зоны, резидентов ОЭЗ, участников промышленного кластера. Не действуют они и для участников СЗПК, для которых переход на налоговый мониторинг обязателен².

Объясняется это тем, что развитие этой инновационной формы налогового контроля обусловлено революционным технологическим сдвигом, распространением цифровых технологий, которые позволяют принципиально изменить глубинные подходы к налоговому контролю.

В основе традиционного налогового контроля лежат фиксация и систематизация хозяйственных операций в бумажном виде. Его характеристика – неспешность: финансовый результат определяется значительно позже совершения хозяйственных операций, завершения налогового периода. Отсюда традиционные формы контроля – камеральные и выездные проверки. Это постконтроль, нацеленный на сформированные активы: имущество, финансовый результат.

Предмет инновационных форм администрирования – трансакции. Активы контролируются косвенно: не по завершении их формирования, а в ходе этого процесса. А целью становятся системы внутреннего контроля налогоплательщиков, позволяющие предотвратить неправомерное применение налогового законодательства. Идея проста: если к таким системам нет претензий, то активы сформированы и оценены верно, все хозяйственные операции подтверждены. Если шли в правильном направлении, то и пришли куда надо. Преимущества подобного подхода есть для всех участников налоговых отношений. Эти преимущества – в скоростях, в том, что снимаются риски, связанные с поздним выявлением нарушений.

В стратегической перспективе, причем не столь отдаленной (замечу однако, что реальные изменения иногда происходят чуть позже, чем мечтали футуристы), прямой контроль активов станет излишним, а выездные налоговые проверки и связанные с ним инструменты контроля – истребование и выемка документов, запрос информации и др. – превратятся в атавизм.

На сайте ФНС России налоговый мониторинг представлен весьма привлекательно: он заменяет традиционные проверки на онлайн-взаимодействие, позволяет оперативно согласовывать с налоговым органом позицию по налогообложению планируемых и совершенных операций, снижать объем истребуемых документов, обеспечивает превентивное выявление налоговых рисков и быстрое урегулирование спорных неопределенных налоговых позиций уже в момент планирования операций.

Но, как учит история, агитация за счастье нужна тогда, когда счастья-то и нет. Практика отличается от плакатных представлений. На это не надо закрывать глаза, чтобы не дискредитировать инновации, не усиливать сопротивление им.

Обозначу три главные правовые проблемы налогового мониторинга.

1. Снижение уровня нормативного регулирования.

Мониторинг, как и другие инновационные формы контроля, основан на информационных технологиях. В связи с этим, регулируя сами ИT-процессы, можно влиять на решения правовых задач, в том числе де-факто устанавливать новые обязанности, вводить ответственность и др. Уклон в технологические аспекты контроля приводит к тому, что НК РФ все шире используется для рамочных установлений и все больший объем правил приходится на ведомственные акты.

Поскольку ФНС России позиционирует себя как сервисная служба, коллеги оттуда придумали модное название для обозначения ведомственных инструкций: сервисы информационного взаимодействия. Это дает возможность избавиться от контроля Минюста России. По их мнению, сервисы – сугубо технические акты, ничего правового там нет, регистрация не нужна.

Однако за техническими аспектами скрывается нечто большее. Сервисы не влияют на расчет налога, но влияют на методологию учета и требуют перестройки учетных подходов и донастройки ИT-систем. Это влечет масштабные затраты и, следовательно, задевает интересы налогоплательщиков. Невыполнение сервисов фактически исключает компании из налогового мониторинга. Штрафы пока не взимаются, но уже поговаривают об их установлении.

В действительности электронный сервис мало чем отличается от налоговой декларации: и то и другое имеет общее назначение – передачу информации от налогоплательщика налоговому органу. Поэтому электронный сервис – способ представления налоговой отчетности. А вот утверждаются эти формы отчетности почему-то по-разному: форма декларации – приказом ФНС России, а сервис – простой публикацией на сайте Службы. Отдельную проблему создает большое количество изменений, которые в эти сервисы вносятся в ходе их постоянной доработки.

О масштабе проблемы свидетельствует и то, что для обозначения единой цифровой методологической модели расширенного информационного взаимодействия между налоговыми органами и участниками налогового мониторинга (алгоритмов автоматического контроля) используется понятие «цифровой налоговый кодекс», уводящее в мир параллельной регуляторной реальности.

Как следствие, происходит обесценение административного процесса, в том числе административных процедур налогового контроля. Результат – нарушение прав подконтрольных лиц. Поэтому десятки сервисов, которыми нагружаются компании, – это один большой махровый антисервис.

2. Задваивание форм налогового контроля.

В период активного внедрения контрольных инноваций желание вернуться к отживающим формам традиционного контроля, присовокупить их к мониторингу бывает очень сильным. Так случилось, что в 2024 г. появилось новое судебное решение по вопросу классификации имущества³ и перед налоговыми органами замаячила перспектива доначислить налог за предшествующие годы. Но срок мониторинга короток – один налоговый год плюс девять месяцев. За его пределами доначисления невозможны. Обойти установленные законом ограничения решили с помощью назначения выездных налоговых проверок, которые проводит вышестоящий налоговый орган в порядке контроля за нижестоящим, включив в группу проверяющих и подконтрольных инспекторов.

Вопрос, казалось бы, старинный, такая практика не раз осуждалась высшими судами⁴. Но тут новый акцент: как сочетаются традиционные и инновационные формы контроля, в каких случаях и при каких условиях возможен «контрольный декаданс» – регресс, возвращение к изжившим формам?

При ответе важно учитывать, что внедрение новых форм контроля весьма затратно и для государства, и для налогоплательщиков: разработка и внедрение ИT-систем требуют многомиллионных, а в крупных холдингах и миллиардных затрат. Для осуществления мониторинга необходимо перестроить кадровый состав налоговых управлений компаний. Теперь костяк там составляют ИT-специалисты, не способные участвовать в мероприятиях традиционного контроля. Задвоение форм контроля в таких условиях – непозволительная роскошь и серьезное непропорциональное обременение (см. текст во врезке).

Если в исключительных случаях допустить это, то надо четко и недвусмысленно определить правовые условия. Ясно, что в отношении участников мониторинга должен применяться повышенный стандарт доказывания фактических оснований для назначения выездной налоговой проверки.

3. Непроработанные согласительные процедуры.

Новым формам контроля должны соответствовать комплаентные способы урегулирования, а лучше – избежания спорных отношений. Получение по запросу налогоплательщика мотивированного мнения налогового органа предназначено быть таким способом. Но он работает «с низким КПД», поскольку участие налогоплательщика в согласительных процедурах не гарантированно, а фактически исключено, так что название «согласительная процедура» установлено лишь для отвода глаз.

Недавние судебные споры компании «Газпромнефть» о праве на судебное обжалование мотивированных мнений⁵ демонстрируют, что ФНС России может и вовсе оставить без ответа жалобу на мотивированное мнение, а правовое значение мотивированных мнений незначительно. Они имеют характер разъяснений, их цель – всего лишь предупредить налогоплательщика о возможных неблагоприятных последствиях «ослушания». Следовательно, по мнению ФНС России и судов, мотивированные мнения не имеют признаков ненормативных правовых актов и не подлежат обжалованию в суде⁶.

Сказанное свидетельствует о том, что фундаментальные правовые проблемы новых высокотехнологичных форм налогового контроля требуют серьезного осмысления. Право часто не поспевает за инновациями, но, когда отставание становится значительным, сами инновации рискуют обрушиться без правовой опоры. А вместе с тем и погрести кого-то под своими обломками.

Впервые статья опубликована в журнале и на сайте Forbes